Творчество В.Вигмана.

Тьма, спустившаяся с Цимлянского водохранилища, накрыла ненавидимый диспечерами аэропорт города Донецка. Тучи, озаряемые редкими всполохами тлеющих терриконов, застили небо. Мой рейс отложили. Еще пара сотен таких же бедолаг тщетно ожидали вылета в разные точки Союза, примостившись на скамейках, полу и баулах. Прощальный банкет давно выветрился. Русское слово похмелье -- после хмеля -- отражало мое состояние в той мере, в какой
медицинский термин "летальный исход" соответствует глаголу "летать". Если уж нельзя обойтись без определения, то я предпочел бы болгарское "мухмурлия".
Единственный буфет, за мутным стеклом которого сиротливо соседствовали бутерброд со свернувшимся в подзорную трубу сыром и вечнозеленая мумия цыпленка, закрылся на переучет еще во времена легендарного наркома Лазаря Кагановича. Об поправить здоровье не могло быть и речи. Желанных контактов не предвиделось, нежеланным противилось естество.
Я вышел в скверик и закурил "яву". В воздухе запахло сгоревшим сортиром.
-- Что, херово? -- услышал я из темноты.
-- Не то слово.
-- Садись! -- скомандовал голос.
Под тусклым фонарем сверкнул ряд золотых зубов. На ящике с надписью "Не кантовать!" восседал здоровенный битюк лет сорока от роду.
-- Садись, садись, -- повторил он, -- места хватит.
Я обреченно плюхнулся на неструганые доски. Битюк без лишних слов нырнул в брезентовый рюкзак. Через минуту усилиями донецкого Копперфилда между нами выросли пригорки малосольных огурцов, репчатого лука и шмат сала, величиной с мавзолей. Венчал все это великолепие прямоугольный штоф горилки. Самой настоящей горилки -- со стручком перца. Слезы благодарности едва не навернулись на моих глазах.
-- Ни хера себе, а посуду-то я забыл. Из чего пить будем, кореш? -- спросил битюк. -- Не из горла же? Мы ж культурные люди, ... твою мать!
Не дожидаясь ответа, он двинулся к зданию аэропорта, напевая: "Курю сигарету с минтолом и в пьяном угаре качаюсь..." Вернулся битюк с двумя банками. Не падайте в обморок: в руках у него были банки, которые ставят на спину.
-- Вот это да! -- восхитился я.
-- А шо? В медпункте больше ни хера не было!
Ученые пока не определились, откуда взялось существительное хер. Одни считают -- от церковнославянского названия буквы "х" -- "херъ", другие -- от обрезанного "херувимъ", третьи - от греческого "xaire" -- "привет тебе". Не знаю, какой из трех значений вкладывал в него битюк, я остановился на втором.
Мы налили.
-- До дна! -- сказал сокращенный Херувим, будто банки можно было поставить, не допив.
-- Поехали! -- сказал я.
Мы чокнулись.
-- За коммунистическую партию -- вдохновителя наших побед! -- сказал он.
-- Будь здоров! -- сказал я, удивившись политической зрелости собутыльника.
Херувим отрезал кусок сала, я хрустнул огурчиком.
-- Да здравствует советский народ, народ-труженник, народ-созидатель! -- сказал он.
-- Храни тебя Бог! -- сказал я.
Только после третьей я сообразил, что гражданский пафос для своих тостов мой нечаянный знакомый черпал с транспарантов на фронтоне аэропорта, которые за день простоя он выучил наизусть.
Ночь напролет златозубый Херувим травил за жизнь, не забывая подливать в банки. Он рассказывал о корешах с шахты имени товарища Засядько; о самом товарище Засядько, взлетевшем из рядовых стахановцев в кресло министра угольной промышленности благодаря тому, что, выпив в присутствии Сталина фужер водки, изрек: "Засядько меру знает!"; о своей сестре, которая, облив
бензином, подпалила пьяного мужа, а теперь горбатится на трех работах, чтобы платить знахарям за лекарства ("Любит, на хер!"); и о футбольной команде "Шахтер", после поражения которой производительность в городе упала наполовину...
На рассвете в динамике над фаллическим колоннами что-то забулькало, и сиплое сопрано объявило рейс на Ригу. Заметив, что я засуетился, Херувим посуровел.
-- Так ты что, латыш?
-- Нет...
-- А кто?
-- Еврей...
-- Ни хера себе! Быть не может!
-- Еще как может!
Я поднялся с ящика, и земля подо мной заходила ходуном.
-- А на посошек? -- после внушительной паузы изрек Херувим.
-- Это святое!
Уже подходя к массивным дверям донецкого чистилища, я услышал вослед:
-- Слышь, кореш, не дрейфь, у меня тоже жена армянка!
Ей-богу, он так и гаркнул: не дрейфь, у меня тоже жена армянка!
И вот, что я вам скажу, мужики. Горилки с перцем у вас под рукой, конечно, нет. Так что налейте, что есть. И выпейте. Выпейте за дружбу народов. За причудливую дружбу наших причудливых народов. Ей-богу, мы заслуживаем доброй чарки, если даже ослепленные историческими протуберанцами, алчностью вождей и собственным невежеством мы все-таки срываем наощупь с древа познания не только отравленные плоды.

webmaster