Творчество В.Вигмана.

Положим, Виссарионыч для моего поколения был скорее фактом истории. Мы застали его на этой Земле, но будучи в том нежном возрасте, когда ходить под себя не считается зазорным.

А вот Никита Сергеич был уже фактом жизни. Это он огорошил страну докладом, о котором родители шепотом говорили на кухне. Он явил миру светлый лик кузькиной матери, барабаня ботинком по трибуне ООН. Он, хлебнув добре горилки, изрек: "Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме" и засадил всю страну кукурузой. Поколение, переминаясь в школьной очереди за сайками, поверило. Но коммунизма не дождалось.

Поколение дождалось Леонида Ильича. Он любил автомобили, ордена и чувство глубокого удовлетворения. Освятив своим именем вершинные "Целина", он наградил себя высшей литературной премией в государстве, оставив Нобелевскую лишенным гражданства Солженицину и Бродскому. Если бы глуховатый генсек спросил у поколения: "Ты веришь мне?", то услышал бы в ответ: "Хре-на! Передаю по буквам: Харитон, Роман, Елена, Ника, Аня..."

За Ильичем были Андропов и Черненко. Именно так -- по фамилиям, имен-отчеств поколение не запомнило. Андропов отличился дешевой водкой с ядовито-зеленой этикеткой и дневными облавами на отлынивавших от работы сограждан. Черненко застолбил место в благодарной памяти потомков тем, что правил недолго.

Михал Сергеичу поколение поверило сразу. Но потом выяснилось, что любимец объединенной Германии путается не только в слове Азербайджан, но и в оценке того, что происходит в его епархии. Дружбу с англичанкой Тэтчер он предпочел дружбе с председателем продуктам перегонки, он внес значительный вклад в отечественное самогоноварение, но окончательно разочаровал поколение.

Борис Николаич вызволил своего предшественника из Фороса только для того, чтобы сказать ему: "Свободен, Сергеич!" Блудный сын политбюро взялся за дело круто. Встретился с друзьями в Беловежской пуще, обстрелял из танков собственный парламент непосредственно в центре столицы. В Рейкьявике он проспал в самолете встречу с тамошним президентом, вознеся народный лозунг "если пьянка мешает работе, бросай работу" на государственный уровень. Чем вызвал у поколения всплеск доверия. Похоже, последний.

Когда у поколения появилось сразу два десятка президентов, оно окончательно осознало, что громче всех о свободе кричат надсмотрщики.

Шестидесятники стали жертвами социальных иллюзий, семидесятники -- социальных контузий. Такие дела.

У меня есть друг -- Толя Головков. Он пишет книжки, сценарии для телепередач и не любит вспоминать, как в августе 1991-го стоял на одном броневичке с Ельциным. Он часто повторяет: "Время, проведенное с друзьями, Господь не засчитывает в срок жизни".

У меня есть друг -- гроссмейстер Саша Могилянский. Он придумал автоэпитафию: "Талците и отверзнется. Талцил, не отверзлось..." Теперь Саша талцит в Филадельфии. А журналист Эдик Париянц и заслуженный тренер Миша Кац -- в Нью-Йорке. А поэт Лазик Димант -- во Франкуфурте-на-Майне. А поэт Толик Цапенко угодил в эмигранты, никуда не уезжая. От него уехало время.

У меня есть друг -- Паша Гутионтов. Он работал в "Комсомолке" и
главнейшим из искусств считал вино. Теперь он восседает в президиумах рядом с Гайдаром и Сагалаевым. А Юра Щекочихин, кумир тинейджеров и таксистов 70-х, депутатствует в российской Думе. А актер Леша Зотов переквалифицировался в священники, озадачил Верховный еще Совет Латвийской ССР декламацией христианских добродетелей и отправился в Россию -- исповедовать тамошних
военных.

Что толку искать конец и начало? Что толку казниться и казнить? Ведь мы только люди, Господи. Всего лишь люди.

Бог знает, как твоя жизнь, твоя отдельно взятая жизнь ни с того ни с сего превращается в историю. Ешь чего-то, пьешь, потом даже выпиваешь и закусываешь, тянешь лямку, за чем-то гоняешься, куда-то карабкаешься, и вдруг все это -- уже мемуары, шпаргалка для выступления перед новыми пионерами. То есть абсолютно все: телевизор "Луч" с линзой, похожей на аквариум, круглый стол с белыми отпечатками подстаканников, очередь за картошкой, вечный мамин мясной салат из любительской колбасы, отцовский летный дневник, коралловые сережки жены, которую любил, но не сберег, дурацкие спортивные кубки, дружеские попойки, червонец с Лениным в овале, "Портвейн Роз" по рупь шестьдесят два и даже трамвайный билет, ценой в три копейки. Одна сплошная история. И ты -- единственный на всем белом свете, способный соединить эти расползающиеся лоскуты памяти. Пока живешь.

Друзей разметало, диагнозов больше, чем у родного государства долгов, от слов "свобода", "народ", "независимость" бросает в дрожь, словно кенгуру на вибростенде. Что осталось? Припорошенная буднями боль. Незамутненая иллюзиями и враньем память. Способность принимать этот мир таким, каков он есть. Умение разместиться в нем, не толкаясь локтями, словно на рыночной площади. А еще -- зависимость. Спасительная нить зависимости от тех, кого любишь. В них верю, за них боюсь, о них прошу.

webmaster